Я надеваю шорты, американскую майку с военной символикой «7,62» и выруливаю из номера. Вот вам штришок! Появляться в таком виде в Дагестане, Ингушетии, да и теперь уже в Кабардино-Балкарии нежелательно. Мусульманские республики! С голыми ногами выходить на люди – это харам! То есть запрет, в исламе. А в Сирии – что здесь, в Дамаске, что в Алеппо, что в Хомсе – пожалуйста! Какая разница, в чем ты ходишь, главное, веди себя прилично. Не ори, не приставай к дамам, не пали из свадебного лимузина, не танцуй, как дикий, лезгинку по ночам… Кстати, об отдыхе: рестораны здесь работают до утра. Не во всех продают спиртное, но уж пиво всегда найдете. Кухня всякая: арабская, французская, итальянская. Кухни США нет. Потому что ее, как таковой, вообще нет на свете. Большое сильное государство существует, но без своей кулинарии. Чудно как-то.

Что касается Сирии, это вообще одна из самых удивительных стран, в которых мне удалось бывать. К примеру, я некурящий. Но здесь курят везде. Правда, не так, скажем, как раньше дымили в тамбурах наших родных советских электричек и поездов. Здесь, у сирийцев, процесс табакокурения выглядит элегантно. Вот, обратите внимание! У стойки рецепции одетый в белые одежды достойный арабский мен – беседует с миловидной служащей «Дамы Роз». Шейх? А что, может быть. Время от времени он подносит ко рту сигарету с золоченым фильтром, зажатую в унизанных кольцами и перстнями пальцах. Смеясь собственному каламбуру, шейх выдувает струю густого дыма из-под пышных усов куда-то вверх. А ведь это не курилка, это фойе! Его собеседница не обращает на это внимания, она тоже смеется. Как будто кругом курорт, а не война. Да, кстати, это ж война…

Мы живем и работаем на территории, подконтрольной президенту страны Башару Асаду. Безопасно? Пожалуй. Решил прогуляться днем, ночью – без проблем! Захотел в интернет-кафе посидеть – воля ваша. И в отелях Wi-Fi пашет как миленький. Патрули вас проверкой не мучат. Наоборот, узнав, что из России, – жмут руки, улыбаются. И никогда не говорят: «Салам алейкум» (хотя я против такого приветствия никогда ничего не имел). Говорят: «Мархаба», то есть «здравствуй»! Но война рядом. Так рядом, что в двух словах не объяснить.

Об остальных особенностях этой страны расскажу потом. Надо успеть на завтрак. По пути погружу вас в нюансы взаимоотношений внутри съемочных групп. Слыхали вы что-либо о профессиональном эгоизме телевизионных корреспондентов? Нет? Сейчас разъясню. Представьте: тусовка встретившихся коллег (у меня вообще стойкое впечатление, что по всем войнам путешествуют одни и те же люди моей профессии). Сидят себе журналисты скопом за вискарем, пивком или водочкой где-нибудь в Грозном, Махачкале, Багдаде, Дамаске и т. д. Пьют и травят байки, естественно, о работе! «А помнишь, вот тогда сюжет кто-то снял! Это вообще бомба!» И тут кто-нибудь из корреспондентов скромно так покашливает: «Ха! Это ж я снимал!» Прям так и говорит: «Снимал»! Хотя обычно тяжелее микрофона с поролоновой бобышкой или, в крайнем случае, «удочки» – спецприспособления для приближения микрофона к говорящему – корреспондент в руках не держит. И то, используя все это в качестве опознавательных знаков, чтоб в толпе по башке не двинули во время освещения каких-нибудь уличных беспорядков. Чтоб сразу видно было, мол, журналист, а не зевака. Это порой спасает. Но! Я о другом. Да-да, корреспонденты частенько зарываются: «Я снял!» Но снимают картинку обычно операторы, а за работой камеры следят «звучки». Оператор Вадик Андреев, с которым я проработал в одной группе больше десяти лет, никогда на таких тусовках не скромничал. Если я пытался присвоить его операторскую славу, он тыкал мне под ребра своим большим мясистым пальцем и громко шипел: «Сашшшшша! Моя камера снимала!»

Вообще, отношения в некоторых съемочных группах безоблачными назвать можно лишь с натяжкой. А пробежала черная кошка между корреспондентами и операторами, как я считаю, лет двадцать назад. И этот казус случился у нас на «Вестях». Выдали всем новые удостоверения. А в них – бац! Деление!!! Корреспондентам и начальникам достались «ксивы» с красными полями. На каждой стояла надпись: «Творческий работник». Важные люди! Творцы! Вот на чьих плечах Компания держится! Операторам, вместе с бедолагами водителями, связистами, телефонистами не повезло. Достались им «аусвайсы» с синими полосами. И дискредитирующая надпись: «Технический персонал»! Вот уж обид было у вгиковских. Сначала просто пересуды пошли, а потом началась их легкая дискриминация. Вы, мол, там, а мы здесь! Старые работники понимали: все фигня это, условности. Без хороших операторов хорошего телевидения не существует. Но молодые творцы это разделение восприняли как закон!

Я и фиксер Назир

Иногда бывает тяжко смотреть: павлином впереди вышагивает «композитор» (так у нас «техперсонал» дразнит корреспондентов), а сзади тащатся оператор и «звучок». Пыхтят, обвешанные кофрами, штативами, камерами, как гималайские шерпы. Мне даже как-то сон был: выстраивают у нас перед входом длинную шеренгу желающих устроиться на телевидение операторов и видеоинженеров. И вместо дипломов смотрят зубы, бицепсы щупают, как рабов отбирают на невольничьем рынке. Тьфу ты, вот вспомнил!

Хотите сказать, что ваш покорный слуга сейчас должен взять да и заявить: «А я корреспондент не такой!» Ну напишу, не поверите же. И правильно сделаете. Хотя постойте. Я всегда в аэропорту, при выгрузке из машины аппаратуры предлагаю: «Парни, чего помочь?» Как правило, дают мне штатив. Я его фиксирую в положении «за спину», как гранатомет, и волоку. Привычно. Я в училище два года гранатометчиком был.

Замучил я вас всякой белибердой. Простите. Продолжим рассказ о сирийской войне. Вернее, о репортерском ее закулисье. Итак, центр Дамаска, гостиница «Дама Роз». Спускаюсь туда, где кормят. Ресторан. В центре большого зала огромная стойка салат-бара. Вокруг кабинки, столы, стулья. Я жду. Мои ребята, оператор Михаил Артюхин и «звучок» Алексей Ялдин, придут чуть позже. У нас ритуал. Тьфу ты! Протокол! Ритуал – это кое-что другое. Я занимаю столик, потом заруливают и они. Завтракаем. Еда простая. Хлеб арабский (тонкая пресная лепешка) или оригинальные печеные булочки. Свежие овощи на выбор, ветчина. Можно попросить пожарить омлет. Кофе, чай. Это классика. Из экзотики: хумус (гороховое пюре с лимонным соком, чесноком и паприкой). Ну и халва к чаю. Вкусная очень!

А вот и мои ребята. Каждому лет под тридцать. Оператор Михаил Артюхин, среднего роста, поджарый, гибкий, пластичный. Похож на профессионального танцора. Общительный, работоспособный. Своенравный, правда, но до границ. Берега не путает. Коллективное мнение – наш закон. И он этот закон не нарушает. Звукооператор Алексей Ялдин. Ростом где-то метр шестьдесят пять. Широкоплечий, с мощным торсом. Ноги массивные, раскачённые. Если его заковать в латы, надеть на голову шлем с перьями, Леха сошел бы за римского легионера. Легкая косолапость его не портит. Он долго играл в футбол за какую-то московскую команду, пока мениск не хрустнул. Теперь, если колено «выскакивает», Ялдин мучается, но терпит и не жалуется. Оба – профи. Снимать могут все и в любых условиях. Любыми камерами, хоть в небе, хоть под водой и под землей. Последнее, кстати, здесь, в Сирии, актуально. Об этом потом.

Итак, впереди у нас вполне рядовой рабочий день. И его надо прожить, протерпеть, пропыхтеть, пробегать. Чтоб потом, где-то после обеда, сняв с себя бронежилет и каску, выпив залпом литра два воды, с чувством выполненного долга вернуться в «Даму Роз». Час пролежать на кровати, унимая бьющееся в грудной клетке сердце, глядя, почти не моргая, в гостиничный потолок. Потом заставить себя встать, скрипя натруженными суставами, шаркая натертыми ступнями по паркету, дотянуть до душа и простоять под его теплыми струями еще минут тридцать, окончательно приходя в себя. А потом монтаж, наговор, перегон [1] , и все такое прочее, необходимое для выхода репортажа в эфир. Затем ужин. Дурные мысли. Сон. Спортзал, джакузи, завтрак и далее «со всеми остановками».