– Вы кто такие?

– Журналисты. Второй канал.

– Почему в гражданской одежде?

– Так мы гражданские.

– Вы находитесь на военной базе. Так, переодеть их живо!

В этот момент на площадку сел вертолет. Из него вышли люди с камерами и штативами. В камуфляжах и белых кроссовках.

– А это еще кто?

– ВоенТВ!

– Ну-ка, отвезите их туда, откуда они прилетели! Будут они тут форму одежды мне нарушать!!! А вы, Второй канал, в гражданке увижу – тоже отправлю на Большую землю!

Ничего себе знакомство. Отправлю… Как теперь работать? Военные готовятся к войне в горах. Все ущелья ими уже закупорены. Мы летаем в войска на вертолетах, ездим на БТРах. Все нормально было. До сих пор. Теперь вот проблема, как снова на командующего не налететь. Мы Вадика не переоденем, у него 64-й размер. В плащ-палатку, что ли, его заворачивать? Так одной не хватит, надо две сшивать.

Странный город, в котором мы живем. Свои правители, свои законы. Попробуй не послушайся, не выполни. А ведь на карте России даже точки с таким названием нет: Ханкала. Только жители есть. Все приезжают сюда ненадолго. Но есть такие, что остаются навсегда.

Полуправда

После Грозного боевики отступили на юг. Аргун сдали и Гудермес. А вот в горах уперлись. В апреле милиция и внутренние войска попытались взять поселок Бамут. Он подковой уходил из равнины в ущелье. И упирался в ингушскую территорию, воевать на которой было запрещено. Для войск административная граница с соседней республикой была стеклянная – все видно, а дотронуться невозможно. Для боевиков – прозрачная, они переходили ее без проблем. Отдыхали там, лечились. Как за рубежом.

Мы прилетели к Бамуту накануне штурма. В лагере «Шток» нас опекал бригадный ветеринар, или, как все его ласково звали – «нелюдячий доктор». Дядька он был славный, не вредничал и не мешал. Командовал всем Анатолий Романов. Высокий, в камуфлированном берете, в больших очках. Он больше походил на молодого ученого, чем на генерала. Я таких людей здесь еще не встречал. Казалось, к нему не прилипала грязь этой войны. Он был прям, открыт, воспитан и уважителен. Он не лез в камеру, но никогда не отказывал в комментариях.

Мы бросили вещи в просторной землянке. Едва уснули, нас разбудили.

– Надо ехать. Там вас ждет БТР.

Балеут. Вертолеты, прилетевшие за ранеными

Кук мрачно молчал. Вадик, натягивая сапоги, иронизировал:

– Там вас ждет лимузин!

– Который час?

– Полночь.

Тряслись в десантном отсеке минут тридцать. Выгрузились и поднялись на небольшую, изрытую окопами горку. Там уже находились Романов и руководитель операции генерал Маслов. Огонь зажигать нельзя, курить только в кулак и не шуметь. Через часик «нелюдячий доктор» предупредил:

– Вот там сейчас «Ураган» будет работать.

– В селе люди есть?

– Мирные жители? Нет, только боевики. И уже давно.

Включили камеру, справа появились огоньки. Они попарно взлетали с земли, прочеркивали темноту по дуге и пропадали где-то впереди нас. Секунд через пять появился звук, ухающий и протяжный. Длился обстрел минут пять. Это что, артподготовка? В моем понимании войскам перед штурмом требовался фейерверк, море огня. Чтоб там, в Бамуте, все на неделю оглохли.

Светало. Доктор был в теме, знал, что к чему.

– А где войска?

– Да они уже там, в селе, и вон там, на Лысой горе, слева.

С командного пункта ничего не было видно. Да, обросшая лесом гора с проплешинами на вершине.

– А почему гора Лысая?

– Да вон, видишь, сколько деревьев наша артиллерия повалила?

Генерал Маслов лежал на бруствере с рацией. Рядом, на снарядном ящике, висели наушники, из них на все окопы неслись голоса.

Погибший на Лысой горе прапорщик спецназа Внутренних войск Мельников

Чтобы быстрее остановить кровь, режут камуфляж

– Первый, я Восьмой, подошел к домам.

– Первый, мои разведчики уже прошли половину склона.

– Я у реки, веду бой, веду бой.

Голоса были спокойными, как на учениях. Маслов тоже говорил без надрыва:

– Восьмой, попробуй чуть-чуть пройти вперед.

– По мне ведут огонь со стороны мечети.

Наш сопровождающий толкнул меня локтем в бок:

– Саша, флаг повесим вон там, на водонапорной башне.

Горечь поражения

Вешать ничего не пришлось. Милиционеров выбили из села. Разведчики, не выполнив задачи, скатились с Лысой горы. Их привезли БТРы. Первого парня, бородатого, окровавленного, сняли с брони на носилках. Осмотрели, сложили на груди руки и завязали бинтом. Лицо его со свежей раной было открыто. Над ним склонился и тихо плакал боец, перемазанный тактическим гримом, в бронежилете и с автоматом. Раненых было много. Врачи рвали перевязочные пакеты, доставали бинты, летела вата из взрезанных ножами бушлатов – надо было быстрее добраться до ран, чтобы остановить кровь. Бойцы, оставшиеся невредимыми, вели себя по-разному. Одни сидели и смотрели в одну точку, другие, еще в горячке боя, судорожно набивали магазины патронами, поправляли экипировку. Один парень, с раскроенным черепом, вырвался и побежал. Его поймали и перевязывали силком.

Прилетели вертолеты, погибшего и раненых увезли.

Вернувшись на Ханкалу, я выдал в Москву репортаж. Закончил словами: «штурм захлебнулся в крови». На следующий день меня, скажем так, ругал полковник из штаба. Мне было обидно: я все видел сам, а его там не было. Хотя… Наверное, не стоило так заявлять. Может, надо было помягче, скажем: «отошли из-за тактических соображений»? Вранье. А где ж середина?

Несчастный часовой

Обстановка в предгорье зависла. Войска готовились к наступлению. Длинные колонны везли на юг людей и боеприпасы. Нужно было менять дембелей, опытных, повоевавших отправлять домой, а молодых, не нюхавших пороху, готовить к бою. И это перед началом большой операции. Десантники поступили со свойственной им решимостью: выставили в лагере ящик для дембельских записок. Надумал домой – пиши. Нет – оставайся. Через пару дней вскрыли ящик, а он пустой.

Мы на Ханкале томились от вынужденного безделья. Ни вылетов, ни выездов. В палатке жара, на улице ни ветерка. Лежали на койках, потели. Правда, жизнь подкидывала некоторые развлечения. Тут в палатку, не здороваясь, с каменным лицом и с мощным похмельным факелом зашел мой приятель из ИТАР-ТАСС Саня Чуйков. Он презрительно огляделся вокруг, взял со стола двухлитровый баллон «Колы» и начал жадно глотать. Мы аж вскочили.

– Саня…

– Ух ты!

Высосав полбаллона, Чуйков вытаращил глаза. Еще бы. Там этой «Колы» было чуть-чуть, для цвета, а мы туда спирт налили.

– Ах… Что ж вы не предупредили!

– Так ты не спросил, даже не поздоровался!

Чуйков закурил и обвел нас мутнеющим взором:

– Сейчас пойду к ментам в группировку. С Романовым ругаться. Данные они мне дали какие-то левые! Вот пускай сами опровергают.

Сказал и покинул нас, опять же не попрощавшись.

Вадик потер руки:

– Пойдем, посмотрим концерт!

Мы заняли места в партере, недалеко от КПП эмвэдэшной группировки. Минут через десять два бойца выволокли бесчувственного Чуйкова и опустили, как снятое со столба чучело, в пыль. Вадик голосом Левитана прокомментировал:

– Сын лейтенанта Шмидта. Вынос тела состоялся!

Я и Кук взяли нашего товарища под руки, увели в палатку и уложили на свободную койку. Маленькое, но развлечение. А тут еще дело было. У нас же рядом строительный отряд стоит. Вот там порядок! Ходят строем, у них не палатки, а казармы, все вылизано вокруг, травка растет, цветочки. И пашут они целый день. Стройка: котлован, бетон, арматура, даже огромный башенный кран есть. А тут наш армейский спецназ решил ночью поднять на кран наблюдателя. Последить за Ханкалой. Стемнело, два «рекса» с биноклями полезли наверх. Обосновались, затихли. Но! Мы забыли про стройбат. А там служба тоже была налажена. Дневальный, солдатик, заметив шевеления на родном объекте, взял единственный имеющийся у них автомат и открыл огонь. Попал. Раненого с трудом сволокли вниз. Представляете, метров семьдесят, по узкой лестнице. Утром мимо нашего жилого городка прокатилась толпа спецназа. Огромные, в затертых «горках», банданах, с перемазанными сажей лицами, видимо, только что из засад. Вадик проводил их взглядом: