Я сконфуженно затоптал сигарету. Техник исчез. И тут я услышал знакомый смех, аккуратно поднялся по трапу и заглянул в салон. Почти все пространство занимал огромный желтый резервуар. В огромной горловине болтался узенький шланг. А рядом, собравшись в кружок, сидел экипаж, в том числе знакомый мне борттехник, ну, и Кук с Вадиком. Звенели стаканы, дымились зажатые в зубах сигареты. А на мерцающем синем пламени керогаза на сковородке шкворчала яичница. Авиация… Мать ее етить!

Санитарная обстановка

Батальон 135-й бригады все еще стоял возле цирка. Его роты, взводы квартировали в покинутых жителями высотных домах. От безделья солдаты начинали попивать и хулиганить. И офицеры тоже. Вот тут Черный Плащ и Палагин заключили пари. Один доказывал другому, что проплывет по руслу Сунжи против течения пятьсот метров. На лодке. Второй сомневался. На кон была поставлена стрижка. Проигравший выскабливает себя налысо. В принципе, задача-то не из сложных. В мирное время. А тут есть закавыка. Тот берег чужой, там боевики. Но спор есть спор, офицеры уже завелись. Палагин уложил в грязи гнездо из шикарных домашних ковров, подогнал бочку с водой, установил табуретку, принес белую простыню, ножницы, опасную бритву и даже зеркало. Черный Плащ спустил на воду резиновую лодку и приготовил весла. Не забыли про безопасность. Вдоль маршрута, пушками вперед, на берег выползли три БМП. Наладили связь. Спорщики взяли рации.

– «Фреза-два», «Фреза-два», я «Фреза-три». Начинаю заплыв!

– Я «Фреза-два», наблюдаю!

Черный Плащ заработал веслами. На соседнем берегу закопошились.

– «Фреза-два»! Прошел четверть маршрута!

– Наблюдаю!

Лодку непредвиденно сносило к вражескому берегу. В эфире появился комбат Долговидов. Даже сквозь трескотню помех было слышно, как он удивлен.

– Это «Фреза-один»! Что у вас там происходит?

– Эээ… Соревнования!

И тут началась война. В сторону Сунжи полетели пули, в сторону БМП – гранаты из гранатометов. Боевики решили, что федералы пошли в атаку, и стали обороняться. Река покрылась фонтанчиками от пуль. Черный Плащ молотил веслами, но лодка сдувалась. Он причалил к противоположному берегу и залег. БМП открыли ответный огонь. В воду сползла «мотолыга», вездеход. Машина пересекла русло, приняла на борт промокшего спорщика и быстро вернулась назад. В итоге: потерь не было, Черный Плащ стричься налысо отказался.

Грозный. Славянское кладбище. Рвы с погибшими гражданскими людьми

Батальон скучал без работы. Во дворах возле цирка солдаты грелись у больших трескучих костров, развалившись на шикарных домашних креслах и на диванах. Рядом алели цветы на могилах жителей, захороненных под окнами своих квартир. Вообще мертвых тел по городу встречалось много. Горожане выносили их из развалин и выкладывали поперек дорог, в надежде, что военные МЧС заберут, отвезут куда надо. Колодцы пугали обглоданными человеческими черепами. Стаи собак питались трупами. Но самое сильное впечатление производило городское Славянское кладбище. Там кипела работа. Везли убитых. Экскаватор отрывал ямы, в которых запросто можно было хоронить троллейбусы. Их заполняли привезенными трупами. Вступал в дело бульдозер. Он опускал свой безжалостный нож и заравнивал ужасные последствия городских боев. Следующая яма, следующая… А рядом два человека, словно заведенные, копали могилы. Я приблизился. Один, пожилой, совсем дедушка, сел на лавочку и, отвернувшись, задымил папиросой. Второй, еще не старый мужчина, смотрел на меня. У него были широко раскрытые глаза сумасшедшего человека. Но говорил он сдержанно, без эмоций.

– Своих кого-то нашли?

– Нет.

– А зачем копаете?

– Да людей хотим по-людски похоронить. Хоть кого-то из них.

– А имена?

– Потом выяснят.

Человек вытер рукавом пот. Попил воды из пластмассовой двухлитровой бутылки.

– Я в Афгане служил. Но такого не видел.

Мы переправили снятые кадры в Москву, назвав сюжет информацией о санитарном состоянии Грозного. И он вышел в эфир.

Золотой мир

Нам необходимо периодически отлучаться в Моздок. Для нас там на аэродроме установили «тарелку», через нее мы перегоняем на «Вести» весь свой материал. Два часа работы, а потом… Ну, а потом начинается сказка… Краткий курс реабилитации. Три-четыре дня сладкой нирваны. И Моздок уже по сравнению с Грозным – настоящий Париж. И кафешки для нас что-то вроде ресторанов «Арбат» и «Арагви». А гостиница наша, «Нива», бывший дом колхозника при моздокском рынке, – самый настоящий отель «Мариотт».

– Саша – Саша – Саша!

– Вадик – Вадик – Вадик!

Перебивая друг друга, мы с Вадиком дразним морскую свинку. Ее клетка почему-то оказалась в нашем трехместном номере. Она стояла в углу на неработающем холодильнике. Настроение у нас прекрасное, одно только настораживает, хватит ли денег на отдых. Вот если бы мы поехали на три дня, скажем, в Лондон, Рим, Ниццу – проблем нет. Но здесь… Еще недавно в «Ниве» проживали крестьяне, привозившие лук, картошку, свеклу на местный базар. Но грянула война. И наступил золотой век маркитантов. Хозяева гостиницы стригли бабки. Цены на проживание взлетели до уровня европейских.

Если вы попросите постирать, дать позвонить, сгонять за водкой-закуской, с вас тоже возьмут деньги, и немалые. Селяне покинули эту обитель. Теперь эта гостиница набита бойцами пера. Журналисты везде. Живут во всех комнатах, кладовых, подсобках, по ночам коридоры застилаются «пенками» и спальниками. На них тоже спят наши коллеги.

Хозяйка гостиницы – русская беженка из Чечни. Ее муж отсутствует. Говорят, убит. А мы рассуждаем так: он просто не хочет светиться. Фамилия-то у него для нынешних времен не очень модная – Дудаев. И хозяйка тоже Дудаева. Я не думаю, что это прямая родня президента Ичкерии. Во всяком случае, на гостиничный бизнес хозяйки фамилия не влияет. Денег она жнет здесь немерено, окучивает нас, а мы платим от безысходности. Где еще размещаться, не квартиру же снимать на три дня.

Мы не выходим из номера. Так, в общий туалет и обратно. Покупать провиант на улице самостоятельно запрещено. Хозяйский мальчишка по щелчку пальца приносит водку, хлеб, колбасу. Идти недалеко. Рынок за углом. Водка там стоит два-три рубля за бутылку. Минута, и она у нас на столе. По двадцать-тридцать рублей за пузырь. Все остальное подпрыгивает в цене в такой же пропорции. Пару раз в день к нам заглядывает госпожа Дудаева с листочком в руке.

– С вас сто пятьдесят рублей!

– Ого! Это мы что, слона купили?

– Три бутылки водки, пять порций пельменей, два батона хлеба, два лимонада… Да еще в душ ходили. Я знаю, вы в нем стирались.

– Стирались? Вот возьмите. Сто пятьдесят.

Едва хозяйка ушла, Вадик картинно протянул в сторону двери руку и гомерически захохотал.

– Вадь, что ты ржешь?! Нас элементарно грабят! Деньги заканчиваются!

Оператор картинно закинул в рот сигарету, прикурил и откинулся на подушку.

– А я ее обманул.

– Ага, ее обманешь, все записывает.

– А я еще в душе покакал, когда мылся!

– Вот, блин, народный мститель. Хрен я теперь пойду мыться!

Через три дня мы уже собирались назад. Посещение мира обходилось в копеечку.

Ящик Пандоры

Работы было полно, и мы возвращались в палатку лишь вечером. Нас ждали. Все вместе садились ужинать, заодно судачили.

– Слушайте, а что там роют вокруг нас, в поле?

– Так это бригаду новую формируют. Она здесь навечно останется, когда войска уберут. Лучших людей присылают! Самые сливки! Ну тех, кого не успели выгнать. Или не смогли. А тут вот она, оказия!

В нашей хижине было всегда тепло. Не жарко, не холодно, а тепло, это важно.

Вообще-то, в армии в каждой палатке на полевом выходе назначается надежный солдат-истопник. Казалось бы, дело простое: подкидывай дрова и не тужи. Нет. Перетопишь – искры из трубы, снаружи, попадут на полог, палатка сгорит. Причем за двадцать секунд, вместе с жителями. А еще, представьте, спите вы ночью, а истопник набил буржуйку дровами, надеясь покемарить, пока прогорит. Вам жарко, вы распахиваете спальный мешок, лежите открытый, потеете. Боец спит, печка тухнет, пространство моментально вымораживается – все, у вас воспаление легких. Поэтому! В ВДВ есть традиция: истопник, как бы ни было на улице холодно, должен сидеть перед печкой в трусах. Чтоб его первого пронимало, если уснет. Правда, русского солдата в трудное положение поставить нельзя. Он сам кого хочешь обведет вокруг пальца. Мне один офицер рассказывал. Проснулся я, говорит, ночью в палатке от холода. Смотрю, истопник на месте, в шапке, в бушлате, но печка горит. Ну, думаю, наверное, сейчас потеплеет, только подкинул. Опять проснулся, огонь горит, а в палатке вообще дубак! Вскочил – боец спит! А в печке за дверкой здоровенная свеча стоит – светит, будто дрова горят. Наш Чумаченко по поводу топки оказался настоящим мастером. Все было в ажуре.